— Отведи этого малого в сторонку и заслони, а? — попросил он. — Не давай ему подсматривать.
А заклинание… ну конечно, старый добрый Киплинг! Он продекламировал:
Воину — железо, деве — серебро,
Бронза — оружейнику, править ремесло.
Песок — тот даже дурню не нужен ни за чем,
Лишь золото червонное властвует над всем!
Платок сразу просел, и под тканью проступили какие-то бугорки. Ши подхватил его и услышал внутри удовлетворительное позвякивание.
— Порядок, — объявил он. — Финансы имеются.
Подходы к По оказались удивительно пустынными. На коричневых и зеленых полях никто не работал, в дверях домов не показывались ни женщины, ни дети. Ши долго гадал, в чем же дело, пока не вспомнил слова торговца про аутодафе. Тут он почувствовал неосознанную нужду поторопиться. Но буквально в этот самый момент до его слуха донеслось какое-то бряканье, и на противоположной стороне улицы он углядел кузнеца, бьющего молотом по выставленной на свежий воздух наковальне.
Ши потащил за собой пленника, и они обменялись приветствиями.
— Куда это все сегодня подевались? — поинтересовался Ши.
Кузнец ткнул за спину большим пальцем.
— Все дальше по дороге, вон там. У святой гробницы, — ответил он коротко. — Монстра жечь будут. У самого времени нету.
Он подбросил в руке молот с ясно написанным на лице желанием, чтобы они поскорее ушли и позволили ему заняться делом. Ши подумал, что баски все-таки удивительно необщительная публика. Тем не менее, он попытался еще раз:
— Монстр? Что за монстр?
— Дьявол. На волка похож. В волчью яму попался.
Так и есть, наверняка Вотси. Необходимость спешить стала совершенно определенной. Но и о лошадях забывать не следовало.
— Мы хотим купить лошадей.
Для вящей убедительности он позвенел платком с деньгами.
У глаз кузнеца собрались хитрые морщинки.
— Есть лошади, — подтвердил он. — Пошли, покажу.
— Не думаю, что в этом есть большая нужда. Понимаешь, мы здорово торопимся из-за этого пленника, и барон возместит нам любые затраты, когда мы его приведем.
К хитрости примешалась подозрительность. Кузнец явно не привык иметь дело с клиентами, которые покупают, не спрашивая о цене.
— Десять византинов, — проговорил он ровно.
— Годится, — отозвался Ши. — Веди их сюда поскорей.
Развязав свой платок-кошелек, он извлек из него целую пригоршню ярких золотых кружочков. Но стоило им, однако, коснуться наковальни, как они немедленно превратились в крохотные кучки песка. Кузнец уставился сначала на них, а потом на Ши.
— А это еще что? — вопросил он.
Ши почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
— Ха-ха, просто шутка, — ответил он донельзя фальшиво и полез в платок, дабы ухватить еще одну пригоршню и вручить кузнецу. Но подозрение уже целиком завладело этим человеком. Каждую монету он бросал на наковальню — вернее, пытался это делать, поскольку едва только металл соприкасался с металлом, как они превращались в щепотки песка.
— Негодяй! Мошенник! Колдун! — взревел кузнец, обеими руками вцепляясь в свой молот. — Сгинь! Сгинь! Сюда, святой отец!
К счастью, он и не подумал броситься в погоню, когда все трое поспешно ударились в бегство. Слишком поздно, уже снова оказавшись на дороге, Ши сообразил, что в оригинальном произведении Киплинга вовсе не золото червонное, а хладное железо объявлялось властителем всему. Вот поэтому-то, конечно, и сел он в лужу со своим заклинанием. Самым неприятным во всей этой истории оказалось то, что, несмотря на поводок на шее, Руджер потихоньку закудахтал.
Ши повернулся к девушке.
— Увы, — объявил он, — с этим ничего не вышло. — Он бросил взгляд на Руджера. — По-моему, у меня друг попал в беду. Тебя не затруднит несколько ускорить дело?
В качестве ответа она впервые по-настоящему ему улыбнулась.
— Вперед! — прикрикнула она, взяв стрелу наизготовку, чтобы погонять Руджера, но тут же приостановилась. — Погоди. Слышишь, кто-то плачет, и не по-рыцарски было бы оставить случай такой в пренебрежении.
Ши обернулся. Спиной к нему и опустив ноги в канаву, что шла вдоль дороги, и впрямь сидела и горько плакала какая-то девушка. Черные волосы ее были аккуратно уложены на затылке, а фигурка говорила о молодости обладательницы и определенным образом располагала к утешительным акциям. Когда все трое остановились рядом, она повернула к ним явно миловидное личико — хотя и залитое слезами и малость грязноватое.
— Они… они… они хотят убить моего возлюбленного! — выдавила она, прежде чем разразиться очередным потоком рыданий.
Бельфегора произнесла:
— Сэр Гарольд, каковы бы ни были твои намеренья, пред тобою деянье, что затмевает все остальные. Женщина сия, несомненно, несправедливо обижена.
— Несправедливости пока не вижу, — отозвался Ши. — Но посмотрим.
Он обратился к плачущей девушке.
— Кто это «они»? Ты имеешь в виду людей, которые устраивают аутодафе над монстром?
— Да! Не большим монстром, чем я. А я монстр разве?
Она развела руками, и Ши заметил, что и без того низкий вырез на ее платье слегка надорван.
— Ну, ну, слезами не починишь лифа порванного! — заметила Бельфегора не без некоторой язвительности.
— Этот… этот священник распял его на кресте, чтобы сжечь! Спасите его!
Ши заколебался, потом поглядел на Бельфегору. Девушка хмурилась, но все же не без строгости сказала:
— Чудится мне, сэр Гарольд, что стенанья сии и плач — это по другу тому, о коем говорил ты.