Одежда промокла. Почему? Дождь ведь уже перестал, когда они выбрались из чудовищной перчатки. Нет, с этой перчаткой явно что-то неладно. Остальные, включая обоих богов, ничуть не колеблясь приняли ее гигантские размеры за несомненный признак того, что Скрюмир куда больше и могущественней, чем кажется на первый взгляд. Ладно, великан-то он великан, но вряд ли настолько уж он велик. И пусть мир этот не подвластен тем законам природы, которые действительны у него дома, все же не было достаточных оснований полагать, что изменились и законы иллюзии. Ши достаточно долго занимался психологией, чтобы немного разбираться в приемах, которые в ходу у эстрадных магов. Остальные же, не знакомые ни с этими трюками, ни с техникой современного мышления, даже и не подумали критически, с позиций хотя бы элементарной логики подойти к этой ситуации. Им и в голову не пришло подвергать сомнению очевидное.
— Знаешь, — внезапно прошептал он, обращаясь к Тьяльви, — а Локи-то не такой ловкач, как ему кажется — Скрюмир только изображает из себя крутого.
Прислужник богов посмотрел на него явно озадаченно.
— Странные ты вещи говоришь. С чего ты взял?
— Ну ты же сам говорил, что, когда начнется эта грандиозная свалка, великаны передерутся с богами?
— Правдиво говорил я тебе.
И затрубит Хеймдалль, Вздев рог;
И ясень содрогнется. Мороза чудища
Поскачут в Ад —
так, по крайней мере, говорит вёльва. Это слова пророчицы.
— Не слишком ли дружелюбен Скрюмир к своим будущим врагам?
Тьяльви отрывисто хохотнул.
— Плохо ты знаешь Ёку-Тора, потому так и говоришь. Пусть Скрюмир и велик, но на Рыжебородом его пояс силы. Он этого великана может на месте увернуты круть, верть, и готово.
Ши вздохнул и попытался снова:
— Послушай, разве ты не заметил, что, когда Скрюмир натянул перчатку, мы тотчас же промокли до нитки?
— Ну, вообще-то припоминаю.
— Я считаю, что никакой гигантской перчатки не было. Это была иллюзия, волшебство. Нас хотели запугать. На самом деле мы спали под открытым небом и промокли, насквозь промокли. Здорово же нас околдовали. Мы совершенно не ощущали сырости, пока заклятье не сняли, и перчатка не исчезла.
— Возможно. И что же сие знаменует?
— Сие знаменует, что Скрюмир столкнулся с нами отнюдь неспроста. Все это было подстроено.
Простак озадаченно поскреб в голове.
— Сдается мне, друг мой Харальд, что волю ты дал беспочвенным фантазиям. — Он огляделся. — Эх, хотелось бы мне, чтоб Хеймдалль был сейчас с нами! Вот уж кто видит на сотни миль в темноте и слышит, как шерсть растет на спине у барана! Но только не могут они вместе — Златорогий и Дядюшка Лис. Из всех асов один Тор и может вытерпеть Локи.
Ши зябко передернул плечами.
— Слушай, дружище Харальд, — предложил Тьяльви, — как тебе, не слабо пробежаться — согреемся, а?
Вскоре Ши выяснил, что идея Тьяльви оказалась несколько шире, чем намерение пассивно трусить за колесницей.
— Дунем вон до того валуна, а потом обратно к повозке, — сказал он. — Готов? Приготовились… пошел!
И прежде чем Ши, путаясь в мехах, успел сделать первые неловкие скачки, Тьяльви был уже на полпути к валуну. Из-под ног его летели мелкие камешки, плащ реял за спиной, точно стяг. Ши не покрыл еще и половины дистанции, когда Тьяльви уже пронесся мимо него обратно, ухмыляясь на бегу. Ши всегда считал себя неплохим бегуном, но разве потягаешься с эдаким лосем? Господи, да было ли хоть что-нибудь, в чем он мог сравниться со здешней публикой?
Тьяльви помог ему взобраться на колесницу.
— Получается у тебя получше, чем у большинства бегунов, друг Харальд, — бодрым голосом, в котором сквозило превосходство, заметил он. — Я-то думал, что смогу немного удивить тебя Возможно, не слыхал ты, как бегает Тьяльви. Но, — понизил он голос, — ни в какие состязания с Дядюшкой Лисом не ввязывайся ни в коем случае. Он сначала заключает пари, а потом последнюю шкуру с тебя сдирает. Увидишь еще, погоди.
— Что он вообще из себя представляет? — спросил Ши. — Хеймдалль тут намекал, что, когда начнется заваруха, он переметнется в другой окоп.
Тьяльви пожал плечами.
— Хеймдалль — Дитя Гнева, и Локи он весьма недолюбливает. Я лично думаю, что Локи будет на нашей стороне. Он просто со странностями. В любой момент чего-нибудь от него жди — когда хорошего, а когда и плохого. И командовать собой никому не позволяет. О нем даже стих есть, знаешь, Локасенны:
И богам я скажу, И богов сыновьям
О том, что на сердце легло:
В целом мире нигде, Никому не дано
Мне волю свою навязать.
Эти слова послужили неплохим подтверждением того мнения, что сложилось уже у Ши относительно загадочного Дядюшки Лиса. Ему захотелось обсудить этот вопрос с Тьяльви поподробнее, но он вдруг обнаружил, что хотя и представляет себе смысл таких понятий, как «сверх-эго», «задержка созревания» и «садизм», но никак не может подобрать слова, чтобы выразить их. Так что если бы ему вздумалось завести в этом мире практику психоаналитика, пришлось бы, похоже, заново изобретать терминологию.
Он еще раз чихнул. Так и есть — простудился. Нос забился, глаза слезились. Холодало. Поднявшийся ледяной ветер тоже отнюдь не прибавлял хорошего настроения. Как и в прошлый раз, подкрепились они прямо на ходу. Когда лужи стали покрываться тонким льдом и под колесами захрустело, Ши принялся все чаще дышать на варежки и хлопать себя по бокам, чем обратил на себя сострадательное внимание Тьяльви.